Одним и тем же долгим лейтмотивом,
Мне снится сон, который день подряд,
Пишу стихи опездолам ретивым,
Для школьников пишу и дошколят.
Но вот беда, девчёнки и мальчишки,
Надежда Президента и страны,
Похоже, не читают больше книжки,
Им эти книжки на хуй не нужны.
Тропа в библиотечный храм культуры,
Затоптана там не видать ни зги,
А педерасты от литературы,
Ебут их неокрепшие мозги.
Забыты мастера живого слова,
Иссякла вдруг словесности река,
Всем похуй стали басни Михалкова,
Стихи и переводы Маршака.
Вокруг царит большой цветастый постер,
Чуковского вчера снесли в ломбард,
Грешно сказать, забыт Григорий Остер,
В забвении Успенский Эдуард.
Ах, как же замечательно бывало,
В те времена далёкие уже,
За рупь, купив бутылку «Солнцедара»,
Читать о Мальчише-Кибальчише.
На том бульваре, где пенсионеры,
Под жарким солнцем грели простатит,
Взахлёб читали книги пионеры,
И каждый был, почти что эрудит.
А нынче пошло, глупо, бестолково,
Всё вкривь и вкось, как будто бык поссал,
Ну, кто теперь припомнит Тендрякова,
Что про собачку бедную писал?
И я, как патриот родного слова,
Беру перо, прерывисто дышу,
Строчу письмо в защиту Михалкова,
Потом в защиту Остера пишу.
Сумбурно и пространно, но по сути,
Не избегая крепкого словца,
Чтоб прочитал его Владимир Путин,
Желательно с начала до конца.
Затем бегу и в творческом угаре,
Тяжёлой книгой, чтоб наверняка,
С размаха Гарри Поттера хуярю,
А следом Человека-паука.
Назад не отступая ни на йоту,
С Гайдаром у прохожих на виду,
По Бэтмену строчу из пулемёта,
Как в белых в восемнадцатом году.
Очнусь, в лицо небритые подмышки,
Упёрлась в пах шершавая ступня,
Читайте детям правильные книжки,
Приснится же такая вот хуйня.

• 
• 
•